Корни сталинского большевизма - Страница 43

Правда, разгром этой оппозиции был предопределен. До смерти Ленина у Троцкого и Зиновьева имелось немало сторонников в большевистских рядах, они были признанными и популярными лидерами. Однако в результате расширенного приема в РКП(б) их приверженцы растворяются в массе новых партийцев, далеких от почитания этих кумиров. К 1928 году нижний партийный уровень (первичные ячейки) кардинально расширился за счет тех, кто вступил в партию в ходе Ленинского и Октябрьского призывов. Так, члены бюро на промышленных предприятиях больше чем на 2/3 состояли из коммунистов со стажем с 1924 года и позже. Еще не занимая серьезных аппаратных позиций, они начали влиять на формирование общей внутрипартийной атмосферы. Эту тенденцию чутко уловили в верхах: противники троцкистско– зиновьевского блока решили использовать новые веяния в остром фракционном противостоянии. Молотов откровенно говорил, что огромный приток пролетарских кадров стал лучшим ответом на появление оппозиций. Это признание было проиллюстрировано на XIV съезде ВКП(б), когда обструкция Зиновьеву и Каменеву со стороны разномастных партийных функционеров завершилась именно рабочим аккордом. На трибуну высшего партийного форума выходили рядовые коммунисты из Ленинграда – главного оплота оппозиции. Их выступления комментировал М. И. Калинин (в прошлом токарь Путиловского завода): перед съездом выступают не просто рабочие, а представители Выборгского района, что «имеет глубокий политический смысл». Калинин предложил вспомнить октябрьские дни 1917 года, когда рабочие-выборжцы являлись душой большевистского штаба: их поддержка в острые для партии моменты традиционна. И теперь выборгскому пролетариату не изменило классовое чутье, поэтому мы и видим здесь его представителей.

Конечно, подготовленность данного эпизода была очевидна, но важно другое: рядовые пролетарии не без удовольствия заклеймили Зиновьева и его сторонников, подчеркнув, что не имеют с ними ничего общего. На Х партийном съезде, громившем «рабочую оппозицию», привлекать пролетарских трибунов не решились. Тогда вероятные риски подобных инсценировок заметно превышали предполагаемый эффект. Теперь же выступления пролетарских посланцев не выглядели искусственными: они «не переступали через себя», напротив, их ненависть к партийной интеллигенции была органичной. Подыгрывая этим настроениям, Сталин в докладе на XV съезде ВКП(б) заявил, что истинные большевики не желают «иметь в партии дворян». А Рудзутак уточнил: «никуда не годных, насквозь прогнивших интеллигентов». Действительно, Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и др. в этой меняющейся большевистской партии делать было уже нечего. «Душа» рабочего класса оказалась в руках сталинской группы, сумевшей выразить чаяния русского пролетариата, который стремительно заполнял большевистскую партию. Напомним, многие расценивали тогда эту сталинскую линию как прямое заимствование политических наработок Зиновьева и левой оппозиции. Однако самого Сталина совершенно не смущали подобные разговоры:

...

«Кто первый сказал «а», кто после вымолвил «б» и пр. Я думаю, этот метод не пригоден для нас, потому что он вносит элемент склоки и взаимных обвинений и ничего путного не дает».

Сталин с успехом продолжил зиновьевский курс на «орабочивание» большевизма. За два с половиной года, между XV и XVI съездами (1928 – середина 1930 года) ряды ВКП(б) пополнили еще свыше 600 тыс. новых членов из пролетарских слоев, причем нередко заявления подавались целыми цехами. Пики вступительной горячки приходились на так называемые «Ленинские дни», т. е. февраль-апрель каждого года, когда прием в партию стабильно находился на уровне показателя первого Ленинского призыва 1924 года. Руководство неизменно расценивало это как неопровержимое доказательство доверия к сталинскому курсу. Хотя партийные ряды по-прежнему пополнялись рабочими в основном средней квалификации. В одной из статей «Правды», где рассматривались количественные и качественные характеристики партийного пополнения, было сказано о вступлении в ВКП(б) и кадров с 25-30-летним производственным стажем. Однако среди самых подробных статистических данных лишь по этой позиции не было приведено никаких конкретных цифр. Наводнившие партию кадры с пролетарской закваской нацеливались на восхождение по партийно-государственной лестнице. Неосвоенного аппаратного пространства для них было более чем достаточно. Например, в 1928 году из 31 тыс. ответственных должностей центрального госаппарата всего 8 % были заняты выходцами из рабочих, остальные же 92 % – служащими, причем лишь четверть этих функционеров состояла в партии. Стремясь к карьерному росту, коммунисты из рабочей среды к концу 20-х заполнили высшие партийно-образовательные учреждения. Так, если в институте красной профессуры в первых приемах (1921–1923) доля рабочих никогда не превышала 10 %, а до выпуска добиралось не более 2 %, то на рубеже 20-30-х годов было принято решение увеличить число слушателей из рабочих до 70–75 %. Официально курс на продвижение партийцев, вышедших из рабочей среды, на руководящие посты разного уровня был провозглашен XVI конференцией ВКП(б), прошедшей в апреле 1929 года.

Такое масштабное «орабочивание» ленинской партии обусловило существенные изменения в ее идеологии. Ведь с национальной точки зрения она превращалась в русскую, поскольку пролетариат крупных предприятий формировался главным образом из русских. Пролетарское расширение ВКП(б) и дало старт кардинальному изменению идеологической доктрины, весьма далекой от марксистской классики, о чем и пойдет речь далее.