Корни сталинского большевизма - Страница 68

Писатель Феоктист Березовский вышел из низов и был популярен в довоенный период. Он – уроженец Сибири, и потому его зарисовки представляют для нас интерес. В романе «Бабьи тропы» (1927) мы сразу сталкиваемся с критическим отношением к РПЦ. Главные герои произведения – Степан и Настасья Ширяевы – посещают сибирские монастыри, стремясь найти душевное успокоение, однако монастырские реалии разрушают их богомольный настрой. В святых обителях все проникнуто духом прагматизма и материального расчета. Даже к мощам угодника подпускают лишь тех, кто предварительно внес подаяние в специальный кошель, других же выпроваживают как недостойных лицезреть священные останки. А в праздничный день богомольцев тщательно сортировали монахи: принаряженную публику – офицеров, чиновников, купцов – пропускали, а крестьян и ремесленников оттесняли при помощи городовых. Этот неприглядный эпизод стал переломным для Настасьи Ширяевой: «Ведь я тоже православная. Что по одежке пропускают к Богу-то».

Крайне интересны зарисовки конкретной сибирской деревни: это родные, хорошо знакомые автору места. Деревня разделялась на две почти равные части: на кержаков и мирских. Издавна они жили довольно дружно, только из одной посуды не пили и не ели (правда, этот обычай не все староверы строго соблюдали). При этом все население деревни молилось двумя перстами, и в услугах попов никто особенно не нуждался; лишь некоторые из мирских изредка ездили в церковь – по крайней необходимости. Один раз в год, после спада весенних вод приезжал приходской священник; он сразу по всем умершим за это время служил панихиду и «ругу со всей деревни собирал – зерном, яйцами, а то и пушниной». В обычное же время в роли попа выступал местный мельник Авдей Козулин, выполнявший все уставы. Он пользовался большим уважением: за тридцать лет ни разу не взял за помол лишнего. Потому и не разбогател, да и мельница у него была убогая – вот– вот развалится. В избу Козулина по праздникам, а иногда и просто по вечерам набивались как кержаки, так и мирские: «слушали чтение священных книг в черных кожаных переплетах, от руки писанных». Мельник-начетчик упорно толковал землякам о сроках пришествия на землю антихриста, о наступлении Страшного суда Господня и об утверждении тысячелетнего пресветлого царства. Многие, особенно молодежь, допытывались у Авдея Козулина: правда ли, что царь и есть антихрист? Звучал закономерный ответ: «Хуже… не нами он поставлен, а господами – вот они его и держат». Весть о свержении царя в наступившем 1917 году сильно взволновала деревню, и сельчане по традиции кинулись к мельнику. Тот обильно цитировал Откровение Иоанна Богослова и разъяснял: «Не сам ангел господний, сошедший с небес, заключил в бездну царя-антихриста. Он лишь вложил меч в руку народа. А народ по повелению Господа Бога, данному через ангела, низверг с престола царя-антихриста и заключил его в темницу». Затем староверческий начетчик созвал единоверцев на сельский сход во дворе дома старосты. После недолгого обсуждения вынесли решение: «Мы, крестьяне деревни Белокудрино, собрались сего дня числом 70 домохозяев… и, прослышав от верных людей о падении царя в городе, а также от Священного Писания, в котором сказано: пришел конец власти царя-антихриста… постановили всем миром… отменить царя-антихриста и всех слуг ево отныне и довеку». Но и действия Временного правительства пришлись не по душе русским староверам: «Царя убрали, а господ вместо него поставили… ловко придумали». И уж настоящую бурю негодования вызвало появление Колчака: это же «передача нас иноземным державам», говорили крестьяне. Постепенно большая их часть, в основном беднота, стала склоняться к поддержке большевиков. «По деревне новый слух прошел, будто рабочий Капустин все три дня проповедь вычитывал и к большевистской вере всех приглашал» – подобным образом эти люди (в силу их специфического менталитета) воспринимали происходящие события. Отрицательное отношение автора и героев романа к официальной церкви проявляет Гражданская война. Последние белые офицеры отсиживаются именно в церкви, откуда их выбивает отряд, которым командует большевик Капустин (из города) и внук главного героя книги Степана Ширяева Павел. Символическое завершение романа ознаменовано победой сил, вырвавшихся из народных глубин.

Прочтение приведенных выше книг наталкивает на мысль, что их авторы считали послереволюционные перемены неким внутренним делом широкой народной староверческой общности. Они отразили, как ее стремительное размывание приводило к выделению активной прослойки, ставшей опорой политического курса, который вошел в историю как сталинский. Нельзя не заметить, что в просмотренных текстах практически нет присутствия сектантов. В этом их разительное отличие от произведений интеллигенции Серебряного века, которая неустанно пропагандировала сектантские перспективы. У писателей из народа (уроженцев великорусских регионов) совсем иная «оптика», рассматривавшая старообрядческую ментальность населения естественной, само собой разумеющейся. В их представлении борьба за строительство новой жизни имела выраженный религиозный характер. В этом они схожи с интеллигентскими ожиданиями: однако, их личный опыт свидетельствовал, что духовная мотивация простых людей реализовывалась в ином русле, чем предполагала просвещенная публика.

Поэтому перед нами не сектантские мечтания, а описание жизни – производственной, социальной, бытовой – с осмыслением ее истоков, берущих начало в духовном мире героев. Жизни, регулируемой внутренней верой, а не «набившей оскомину» прагматикой. Такова, к примеру, знаменитая повесть Ф. И. Гладкова «Цемент» (1924). Почему– то ценность этого произведения зачастую видят исключительно в протесте против формирования административной системы хозяйствования. Однако сам автор (устами героя книги Глеба Чумалова) объясняет, почему он написал эту повесть: «Должны мы наконец произвести революцию в себе», а это возможно только через покаяние. Отдельными штрихами (ничего не говорящими современному читателю) Ф. Гладков показывает, что действие романа происходит в старообрядческой среде, преобладавшей на крупных предприятиях дореволюционной России.